"Был яркий день..."
"В Иерусалимском серебре..."
"В скользкое будущее трудно попасть голосом..."
"За круглым столом, в кругу близких друзей..."
"Заблудились в изгибах изгои..."
"Зима, охотясь в феврале..."
"Иногда я Моцарт, иногда – Сальери..."
"Иудей, в третьем рейхе каменном..."
Капитан Марковец
Карась
"Когда власть валялась на улице..."
Когда един
Коммунальная 91 года
"Летчик в самолете говорил о птицах..."
"Мы раздевались долго..."
Народная песня конца XX в.
"Неоднозначность неприступной ноты..."
"Осень. Небо. Хлебы в снеге..."
Плохие
"Разгребая ручищами воздух..."
Рождество
"Рыжая еврейка..."
Сказка-быль
Смерть поэта
"Собрать бы вместе радостные кухни..."
"Соскочивший с дороги, упавший на полном ходу..."
Старая Вологда
Суббота
"Твои цветы завяли и засохли..."
Твой взгляд
"Тишина – глаз выколи..."
"Холстом прохладного тумана..."
Чечня
Чудо-рыба
Я выбираю лес

Стихи Константина Шумайлова:

Смерть моя
Абрахадабра
Тени
Сны
Тело улетело
Foundation
РаДыРа жизни

Был яркий день,
Ушедший сухо прочь.
Я без потерь
Живу вторые сутки.
И ты не верь,
Не верь осенней утке,
Что о беде
Кричала в эту ночь.

Ноябрь 1983

* * *

В Иерусалимском серебре,
Одета в ночь, судьбу и камни,
Ты помолилась о заре
Но в небесах закрыты ставни.

Ты вспоминала обо мне,
Не знала, что настолько грешен…
В Иерусалимском серебре
Вид голых яблонь и черешень.

1999

* * *

В скользкое будущее трудно попасть голосом,
Как голое тело достать из бездонной проруби.
Прошлого нет, но растут ещё ногти и волосы,
И поют про летающих крыс белые голуби.

Любовь - странная вещь: всегда порхает вне времени,
И опять мимо нас, когда так этого хочется!
Без любви мы - ничто, одиночество старого семени.
Между прошлым и будущим наши глаза полощутся.

Как белье на реке, как мечты на ветру стаями,
Собираясь на юг, где тело в тепле, уверено.
Наши души по осени бродят в кусках роялями,
Сочиняют романсы и ищут их там, где потяряно...

* * *

За круглым столом, в кругу близких друзей,
Себя и себя и себя...
Ты выглядишь даже умней, чем обычно,
Но все, что стреляет в меня
Далеко от оценки "отлично".
Статья как залив, на московский разлив,
Мешает уплыть далеко от туалетной бумаги,
К которой привыкла страна,
И твои дорогие пиф-паф и пиф-пиф.
Прости, что пою, что не умер осенним дождем
Уйти не легко...
Я привык на краю, не вписался я в стены и стадо,
Где ты в теплом свободном раю
Серафимов доишь молоко.
Мои небеса тебе кажутся лужей,
В которую смотришь и муть поднимаешь со дна,
Чересчур затянувшийся ужин,
А не долгие ночи без сна
Вызывают старческий коклюш.
Ироничная модная повесть,
Рок-революция, кости братков на столе,
Под стеклом пожелтели от света, что ты излучаешь.
Ты веруешь в новую совесть,
Что вчерашней газетой в углу ржавеет кайлом.
Ты варишь статьи, но я не читал ни одной,
Где ты окрыляешь и любишь.
Ты оплачиваешь аплодисменты,
Так, что хочется выслать все существующие
Алименты тем, кого судишь!

* * *

Заблудились в изгибах изгои -
Из овалов не выйдут герои,
Время-дышло вошло в нас и вышло,
В лазаретах защитники Трои.

Берегут свою кровь и разлуку,
Не загнать на чужие пожары
Эту теплую, честную суку,
Эти томные, нежные чары.

Не виню равнодушных, сам грешен,
Слишком много на каждом проклятья.
Я искал дорогие объятья -
И нашел, и удобно повешен.

В ресторане, под звуки ванили,
Поп-звезда расплела злые груди,
В пьяной тьме киловаттной кадрили
Превращаются в прошлое люди.

Наши песни там только - помеха.
Умирать, чтобы жить - не для "вечных".
И жует бесконечное эхо,
Как бифштексы, молитвы конечных.

1999

* * *

Зима, охотясь в феврале,
Вела карающие тени
По следу запаха сирени,
Родившей тайно на заре.

Она в окно на белый иней
Смотрела молча и пряла
Живое лето, вечер синий,
А ночью тихо умерла…

Склонясь над высохшей сиренью,
Куря над выжившей строкой,
Я открываю воскресенье
И Вознесенье над рекой.

1998

* * *

Иногда я Моцарт, иногда – Сальери.
Стал петлею нотной в потном Англитере.
Окна на Исааке, купола под снегом,
Старый амфибрахий заметает следом.

Вьюга замотала, хочется напиться,
Стать пустым каналом или мертвой птицей.
Хочется покоя, ангелов на крыше,
Выйти из запоя и чтоб всё потише...

Хочется иного неба и обоев.
Петербург, не ново умирать тобою.
Поечму я лезу в петлю в Англитере?
А нужно до зарезу это новой вере.

Что же, получите короля Пальмиры!
Только не ищите, нет в карманах лиры.
Я её поставил под Рязанью в сени.
Иногда я Сталин, иногда Есенин.

* * *

Иудей, в третьем рейхе каменном,
С номерами цивилизации,
За московской стеной засаленной
Я сутулой брожу информацией.

Не убито лицо еще голодом,
Все же пищи небесной хочется.
Полусердце не крыли золотом,
Но ведь есть и во мне от зодчества.

Что-то есть и во мне от радио,
Сериала, любовной повести.
Я, как Цезарь, глотаю стадии,
Во дворце, где зарежут новости.

Еще несколько миль до старости.
Боль пространство скрутила временем.
Умереть молодым, да в радости -
Значит встретиться с собственным теменем.

Мне другого хотелось бы творчества.
Звезды - тексты Его аннотации.
Как пошляк на смешной презентации -
Поднимаю тост за одиночество.

1996

* * *

КАПИТАН МАРКОВЕЦ

Я не знал живого Марковца
Я его увидел только мертвым,
Возле президентского дворца
Перед грозным небом, пулей стертым.

Я снимал на видео фасады
Обожженных лиц и душ бойцов...
Где такие отольют награды,
Для уже ненужных храбрецов?

И с погон погибшего, срывая звезды,
Будто злое небо с глаз,
Мне солдат их протянул, кивая:
«Вот возьми Вам от нас,

Не забудьте эту грязь-дорогу
К смерти, в унавоженной глуши,
У него две дочки, все же к Богу
Видно он отчаянно спешил».

У Минутки возле медсанбата,
Где по пояс рваные дома,
Видел я сгоревшего комбата
И державу полную дерьма.

Дома у меня на книжной полке
Эти звезды до сих пор болят,
Капитана Марковца осколки,
Всех, доставшихся сырой земле ребят...

Ту войну нам этой не исправить,
Пусть все перебили, что потом?
На госдаче мемуары править
Или же остаться с Марковцом...

* * *

КАРАСЬ

Вот на столе аквариум,
В нем плавает карась
Зеленый, недоваренный,
Порезанная пасть.
Его, детину скромную,
Лихие рыбаки
Забрали ночью, сонного,
Из озера-реки.
Бедняга глупо тычется
В прозрачное стекло
Эй, - масло, соль - отыщутся?
Поджарьте нам его!

1984

* * *

Когда власть валялась на улице,
Горела желтой газетой,
И орел походил на курицу,
А страна была не отпетой.

Когда ветер сжигал нам руки,
А баррикады ели историю,
На любви только рваные брюки
И весь мир – ее территория.

И рассовав по карманам речи,
Для встречи с будущим миром,
Ты залезала ко мне на плечи,
Как на концерте с рок-кумиром.

И мы меняли вино на воду,
Доставая из пепла смычки
Для скрипок, которые могут
Умереть от этой тоски.

И мы верили, что ненастье
Станет золотом голубым,
Что играть рок-н-ролл – счастье –
Быть до смерти молодым.

* * *

КОГДА ЕДИН

Когда един,
Когда ты единочество стреляющих теней
В лесу застывшем среди камней и льдин.
Когда луна ползет по коже обмороженных берез
По горло в спящем мире,
И нож в руке разбойничий, стальной
По сытой лире.
И видишь голоса, но не живые,
На слух неразличимые, у ельни
Звенящие сухими камышами.
Когда на дальнем берегу огни деревни
Взъерошенными псами
Уныло воют в небо на дугу.
В такие ночи мертвые стекаются на озеро,
Все павшие, убитые, слепые
Бредут, ощупывая тьму, и не отпетый прах
Все позабытые.
Когда твой телескоп разбился в небесах,
Когда луна, объединяя суету в единое и цельное пространство,
Заморозила сырье непостоянства
И во дворе висящее белье.
Когда один, один, играющий в войну
Так тихо и коварно.
Я понимаю, на бред похож мой век,
Меня в него не звали.
Следы словами на снегу рифмуются бездарно.
Соотношенья эти никогда не создадут луну,
От них едва ли родится новый человек.
Но, все ж един я с этими больными облаками,
Рябой луною, лесом, озером и мертвецами.

* * *

КОММУНАЛЬНАЯ 91 ГОДА

Что видишь ты, Андрюша, где витаешь?
Я битый час жду с поднятой рукой.
За Васькин остров выпить предлагаешь,
А сам застыл, как "Петр" над Невой.

А за стеной, в нестиранной рубашке,
Сосед-блокадник, Толя, тоже пьет.
Он гитарист, он только что из "Пряжки",
Как падает он шумно и встает!

Он музыкант, он сочиняет пьесы.
За стеклами метровой толщины
Плывут глаза - архангелы и бесы,
Багровый нос - наследие войны.

Он болен, рыхл, огромен, но воздушен.
Гитара тонет в траурных руках,
В отекших пальцах маленькой души
Да уши в туше, павшем в небесах.

А мы лежим на стоптанном диване,
Кот "Перестройка" будущей бедой
Урчит в ногах, а в комнате-стакане
Собачка "Гласность" бредит колбасой.

Поставь "Полис", пожалуйста, Андрюша,
А то давай возьмем еще вина.
Блокада новая терзает наши души,
Нас окружила страшная страна,

Нас обложили, предлагают сдаться,
За что-то там идти голосовать.
Ты уезжаешь, я решил остаться,
Давай нальем за родину, за мать!

* * *

Летчик в самолете говорил о птицах,
Погружались в землю медные огни:
«Может быть нам, друг мой, больше не садиться,
Разделить с пернатыми оставшиеся дни?»

Ангелы и бесы, черти, херувимы…
Ты в окно влетела, села на постель.
«Как наш сын? – спросила, - Под луной одни мы».
Я смотрел на окна, сбитые с петель.

«Хочешь, полетели? Покажу где свили
Мне пространством время! Оглянись, чудак».
Мы бродили в странном параллельном мире,
Все почти как в детстве, но чуть-чуть не так.

Ветрами влекомые зеркала машины,
Нет границ условных, с правдой слита ложь,
Серебро шагало, вещие картины…
- «Где мы?»… ухмыльнулась: «Все потом поймешь!»

И в небесном храме плыли наши лица,
Феофан расписывал там иконостас,
Летчик в самолете говорил о птицах,
А в иллюминаторе улыбался спас.

* * *

Мы раздевались долго.
Когда упал последний лист, я стал зимою.
Но ты не испугалась и заискрилась мехом,
Ко мне прижалась и отдалась со смехом.

Пчел золотистых рой нас медом напоил,
И ангел-шестикрыл, что над постелью нашей музыку листал, зевая
И выковыривая Моцарта из пасти, вдруг улетел,
Брюзжа на надоевшие ему забавы рая.

* * *

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ КОНЦА XX В.

Распродайте нашу боль, господа бизнесмены,
Украдите нашу горечь, господа воры,
Ослепите нашу правду, фонари измены,
Обломайте нашу волю, мастера игры.

Заболтайте наши песни, господа ди-джеи,
Нарисуй чужие лица, модный визажист,
Да припудри-ка получше на следы на шее,
И на тот свет выдай визу, старый паспортист.

Оросите нас слезами, мальчиши-демократы,
Разорвите наше знамя, плохиши-большевики,
Расстреляйте нашу память, убиенные солдаты,
И, забрав любовь, надежду наколите на штыки.

Ночь готова ко всему, ей не важно, что случится.
На привале греем руки мы у вечного огня.
Все пропало, только Вера в темном небе как жар-птица
Изумрудным косит глазом на тебя да на меня.

* * *

Неоднозначность неприступной ноты,
Висящей между горлом и диваном,
В письме, где ты кричишь мне ветром рваным,
Больным аккордом: «Где ты? С кем ты? Кто ты?».

В незрячем мире, сумрачном и странном,
Под одеялом гробовой доскою
Ты не физически угощаешь раем,
Такою гениальную тоскою.

Хрусталь над пропастью несбывшегося ваза
Еще стоит, пока поет она –
Та нота еле видящего глаза,
И плохо слышащая вторит ей страна.

Про что все звуки? Что бы мы узнали,
Коснувшись тайн иного бытия?
Про что все басни? Музы вне морали,
И не за песни судит судия.

Чего кричишь? Я рад все это слышать!
Из нот таких остывших правит храм.
Под нами не земля уже, а съехавшая крыша,
И мы намного ближе к небесам.

* * *

Осень. Небо. Хлебы в снеге.
Чистота голодных глаз...
Лето-вето на телеге
Укатилося от нас.

Лета нету. Как кометы
Блещут листья на ветру.
Осень - крики без ответа.
Осень - вера в тишину.

Скоро вьюги и метели,
Скоро смерть заговорит.
Только ели, еле-еле,
Зеленея, греют вид...

* * *

ПЛОХИЕ

Плохие, плохие, плохие, плохие , плохие, плохие
Без воды, без огня, под обстрелом кляня и моля об одном:
Чтоб плохие погибли не зря.
Плохие раздражают хороших, хороших, хороших , хороших, хороших,
Пишущих о плохих одно: говно...
Эх, собрать бы беду, бронированной тяжкою ношей
И покаяться всем: и плохим, и хорошим.

* * *

Сергею Броку

Разгребая ручищами воздух,
Выдвинув тела лестницу,
Покачиваясь над толпой,
В обнимку с гремящим голосом,
Кося лошадиными фарами,
Наполненный пьяными чарами,
Вскрывая штыками ног
Животы прыщавых дорог,
Шагает печальный Брок!
Вертикалится он, дон-Кихотится,
Белозубо кокеткам скалится,
Наблюдая, как небо старится,
Как каналы тоской беломорятся!

1986

* * *

РОЖДЕСТВО

Застывает рекою рождественской
Рядом с домом дорога.
Я свечку зажег, время выключил,
Поставил на подоконник.
На улицу вышел и долго смотрел
На окно и свечу от порога,
И ветер ночной извивался и выл
И цеплялся за жизнь, как воскресший покойник.
Пусть две тысячи лет Он родился назад,
Что изменилось...
Я такой же простой Вифлеемский пастух,
Я телец, скорпион да собака.
Мои чувства - Варрава, кому уготована
Иерусалимская милость.
Мои мысли - одна окаянная, дикая
Смертная драка.
Для кого же поют голоса
У обрыва замерзшего леса?
Так тревожно и пусто душе
Что устала от поисков снега.
В темноте облаков свет звезды
Приподнимает завесу,
И я чувствую тень
Твоего бесконечного бега.

* * *

Рыжая еврейка -
Ржавая гроза
Жарит, усмехаясь,
Режет мне глаза.

За окном сереют
Тучи-палачи,
Рыжая еврейка -
Древние ключи.

Два кольца звенящих,
Бронзовая бровь,
Рыжая еврейка -
Проданная кровь.

Разомкнуть бы кольца
Колдовским ключом
И схватиться насмерть
С серым палачом.

Что тебе, еврейка, -
Древний, мудрый свет, -
Расстреляет в поле
Через десять лет.

1994-1999

* * *

СКАЗКА-БЫЛЬ

В Эрмитаже, в обшарпанной зале,
На прикрепленном пьедестале
Смотрит грозно, как смерть, как гора,
Восковая фигура Петра.

Как живое - обличье Петра
Сотни лет на потомков глядело,
Как они непочтительно-смело
Обсуждали его "трузера".

И свершилось! Фигура творца
Крепко пальцы холодные сжала,
Вдруг рванулась - и… побежала
Вон из тягостного ларца!

Разлетелась звенящею пылью
Вековая Петрова ограда.
И по улицам шумного града
Он прошел леденящею былью.

Сентябрь 1984

* * *

СМЕРТЬ ПОЭТА

Ещё один поэт погиб - изжога доконала...
Конкретных губ кривой изгиб,
Закрыты веки-жала двух глаз и руки
На груди покоятся прохладной...

Вдова от горя бегуди забыла снять, да ладно!
Всё под платком, река и пыль,
Фальшивый крик кларнета,
А над рекой горит ковыль. "Жаль песня недопета!" -

Сказал над гробом друг-артист. Привычный к мизонценам
Поп был дороден и басист. Подсчитывали цены
Администраторы могил. Жара в виски стучала.
Поэт запах. Что было сил, вдова запричитала...

"Пора закапывать!" - сказал рабочий и ломом тихо
Подал знак. Поп спел финал, закапывали лихо.
Потом был стол, и звон, и гул, вдова тихонько ела,
И кто-то вскоре хохотнул, сжимая чьё-то тело...

Поп успокаивал, любя, вдову, мол, "Все там будем!
Но твоего богатыря, поэта не забудем!"
И предложил артист допеть поэтом недопетое -
И грянул хор, взревела медь про радостное лето!

* * *

Собрать бы вместе радостные кухни,
Где мы шумели долгими ночами,
Где чутким пониманьем угощали
Нас верные и преданные духи.

Эй, домовые многоглазых зданий!
Как вас немного, добрые, осталось!
Необходимая для нас большая малость
Во времена изрезанных скитаний...

* * *

Соскочивший с дороги, упавший на полном ходу,
Все для драки готово с землею спиною к спине,
Я смотрел на настигшее время и в смертном бреду
Прошептал твое имя, и мир обратился во мне.

Что-то было не помню еще, их глаза-голоса
Чьи-то рвали дома, кто-то вешал и бил фонари,
Над Москвою горели непроданные небеса,
Мы смотрели на них, задыхаясь от этой зари.

Так тревожно любить - ворожили на мне не дыша
Твои лица и пальцы, врачи отпускали грехи.
В этой длинной стране дураки умирают спеша,
Чтобы, снова родившись, писать неземные стихи.

Я пронес твое имя, назвал берега всех дорог
Верным словом Любовь, с запятыми - прощай и прости.
На стальных облаках косит прошлое ревностный Бог,
Подрезая людей, чтоб они продолжали расти.

Осень 1998

* * *

СТАРАЯ ВОЛОГДА

Уткнулась Вологда в обрывы,
Вцепилась в небо и кусты.
Вдоль берегов рыдают ивы
Да лают пьяные скворцы.

А так все тихо, пусто. Бабы
Белье полощут на реке.
Дороги - пыль, бурьян, ухабы,
Закат зевает вдалеке…

Здесь церкви будто не ломали,
Здесь бородатые мосты.
Сарай и пышные дворцы,
Наверно, и не воевали…

И трудно верится, что пало
То, с чем боролась вся страна!
Гнилая баржа-старина
На якорь здесь печально стала

Осень 1983-1985

* * *

СУББОТА

Суббота, икоту поднял час прилива,
Время стошнило прокисшей золой.
Город штормит, ухмыляется криво,
Штурмом взяв финскую финку залива,
Режется насмерть чухонской водой.

Серое небо с морщинистой кожей,
Усыпанной пепельной перхотью звезд,
Стонет и пьет, одноглазая рожа,
Жалко скребется в затылке прохожим -
Бледным потомкам докуренных грез.

Траурный митинг сегодня назначили
Мы по усопшей стране, господа,
Все песни распроданы, смыслы оплачены.
Где вы, герои войны и труда?

Заколотили мы в рощу дубовую
И закопали ея под Невой…
Надо бы, надо бы родить бабу новую.
Светлу, понятну, идейно толковую,
Да грешный наследный вредит геморрой.

Кладбище… небо, хлебнув политуры,
Взракетило дыбом антенны волос.
Мне снится потоп сумасшествий с натуры -
Пушкин рисует гроб всплывшей культуры,
Медный Петр добывает стране купорос

1987

* * *

Твои цветы завяли и засохли,
В покой и пепел плавно превращаясь,
Горят и осыпаются они.
Я снова в мире том, где мы прощались,
И тихо гасли зябкие огни,
Где ты, тоской сползая на колени,
Беззвучно шепчешь лепестками молитву
И волосы, стекая по плечам,
Поют сонеты трепетному ветру.

1983-1999

* * *

ТВОЙ ВЗГЛЯД

Твой взгляд усталого подъезда,
Где краска обвалилась, где темно,
Оплеваны ступени и окно разбито,
Лампочка горит, не разгоняя, собирая тьму,
Гул от шагов, чужие номера и двери
И лужи у дверей,
Облезлый кот на ржавой батарее,
Глаза кота – а больше ничего.
Он выгнул спину, распушил загривок,
Бельмо - на левом, в правом – страх и ярость.
Он зашипел, как может только старость,
Когда она, отрекшись от всего,
Имеет лишь изодранную пагуб.
А больше ничего.

* * *

Тишина – глаз выколи,
Темнота – до звона.
Дом мой – как икона,
Которую высекли…

* * *

Холстом прохладного тумана,
Я вытер с губ остатки сна,
И в предкушении обмана
Готовлю пищу для костра...

Зарей воспламенится он
Твоим явлением рожден!
О, этот взгляд парящих глаз!
Улыбки трепетной прыжок!

Шторм рук твоих, взорвав песок,
Швырнул осколки критских ваз...
На них чудесною рукой
Отражена в полете ты.

В смертельном вихре красоты,
Дразня ревущего быка,
Творишь беспечный танец свой!

Сверкают злобные рога,
Копыта в клочья рвут цветы,
Что ты, увлечена игрой,
Его усыпала нога...

* * *

ЧЕЧНЯ

Безразлично и малопонятно
На просевшем от снега снегу
Мертвецы, как родимые пятна,
Улыбались, застыв на бегу.

Необычные рифмы и позы
Отражались в зрачках странных глаз,
Как игра, как бумажные розы,
Как интимное напоказ.

Как разбросанные парашюты -
Оболочки, шелк, стропы тел,
И сухую солому - минуты
Гонит ветер в иной предел.

Души в небе, играя, быть может,
Наблюдают судьбу за мной,
Как дрожу я от мысли - тоже
И молю о вине иной.

1999

* * *

ЧУДО-РЫБА

Нам дороже всего наши дети,
Но эти сны, как всегда, о тебе.
Чудо-рыба попалась мне в сети,
И время двинулось вверх по резьбе.

И открылись чугунные двери
На вершине застывшего дна,
Подсознанье покаялось вере,
И вернула нам небо она.

Там, где ждут говорящие реки,
Мы под радугой спали вдвоем,
Целовались горящие веки,
Обнимая живой чернозем.

Были днем мы всевидящим светом,
Звездной ночью - все знающей тьмой,
Плыли травами, облаком - летом,
Первым снегом молчали зимой.

Чудо-юдо, священная рыба,
На спине наш серебряный дом,
Мы с тобой наблюдаем, как глыба
Бирюзовым играет хвостом.

Проплывем вместе с ней бесконечность,
Нам ее проклевала сова,
В небесах собирая беспечно
Золотые кометы-слова.

1998

* * *

Я ВЫБИРАЮ ЛЕС

Луна зевает на тропарь,
Комета подметает лед,
Собачка воет на фонарь,
Сижу в снегу как… идиот.
Мне чудится, будто
Открылся мне Будда…

Бреду по бесплодному, грязному лесу,
Грызу с голодухи костлявые ветки,
Лосиные мухи терзают завесу
Реальности в самострадающей клетке.

Падшие ангелы спят в моей шкуре,
Страх, рефлексия, охотники, волки
Сшибают рога, я читал в партитуре
Про свободную жизнь и зубы на полке…

Я сижу в на снегу,
В хлев манит теплый бес.
Пардон, не смогу. Сбегу.
Я выбираю лес

1997

* * *

СМЕРТЬ МОЯ

Смерть моя,
любит меня, холит меня,
Бережёт меня для себя.
Ржавое тело-земле,
Вечной душе-страх,
Оказаться во тьме
И тлеть века.
Вера, Надежда, Любовь -
Угрюмо глядят, отпускать не хотят,
Стоят за углом, расставили сети и ждут.
Печалься о жизни,
А смерть моя,
Любит меня,
Бережёт меня от себя.

* * *

АБРАХАДАБРА

Нет, не расскаялся Он.
Да , не расскаялся Он.
Нет, не обиделся Он.
Да, не обиделся Он,
Он просто упал,
Просто упал на дно,
Просто упал,
Упал на дно,
На самое дно,
И восстал.

* * *

ТЕНИ

Тени шепчут за стеной,
Им так тесно под землёй,
Им так страшно между тел,
Мёртвых тел,ненужных тел.
Жить страданьем их удел,
Ждать прощенья и любви,
Ждать и верить, что придёт,
Час расплаты.
Жизнь, возьми меня к себе,
Я так давно не видел сны,
Я так давно не слышал звук
Из-за стены,из-под земли.

* * *

СНЫ

О жизни сны,
О смерти сны,
Я помню сны.
За миллионы лет печали,
О миллиардах лет забвенья,
Избавь меня,всего на миг,
От смысла втиснутого в жизнь.
И жить без смысла,
Жить без цели,
Жить всего лишь жить.
И видеть сны о жизни,
Сны о смерти,
Сны, всего лишь сны.

* * *

ТЕЛО УЛЕТЕЛО

Его родили, любили, кормили,
Заколотили, землёй прикрыли,
Молчат.
Меня забыли, в стакан налили,
Неделю били,
Но я жива.
Душа.
Оставь его,
Не плач о нём,
Я здесь дрожу одна.
Закончился мой путь,
Я проклята,
А тело,это тело,
Обмануло,улетело.
Обмануло, соблазнило, разорвало, истощило,
Запрещало, изнывало, затянуло, а потом...

* * *

FOUNDATION

Растёт, день ото дня, гора с плечь
Роскошным веером на блюде будни распродажи
Безупречных организмов в рабство небу
Блюдце счастья, ломтик веры - капля в море
- Плыви!
- Тону...
Остаюсь на берегу в бреду, в плену
Жду...
Рабы! Вперёд! Роскошный ужин на столе -
Елей и мёд. Заплвыший жиром рот
Грозит несчастьем. Покайся!
И вскоре, забыв о боли, в останках
Плоти и крови родится воля.
Мне бы больше света, больше вздохов
И страданий. Мне бы больше стонов,
Больше криков и отчаянья, раскаянья

* * *

РАДЫРА ЖИЗНИ

Строка посмела стать романом -
В огонь! В огонь! Водой уплыть,
Сквозь землю провалиться,
Скрыться, и в наказанье -
Измениться, остаться,
Возвращаться, и бесконечно
Повторяться, претворяться,
Воплощаться, рождаться...
Вампиры - доноры судьбы
В перерожденьи вызревают
И чередой бескровных дней
Ложится тень. Не оставлют
Встречи ран и руны слов
Легко читать. Из камня
Слов родится - наказание,
Прощание, прощение...
И все мы рады Жизни
Растёт дыра от Жизни